Форум Привет

а может роман воплотился в жизнь

Роман читала в детстве.
Сцена крушения поезда захватывающая . Когда читала балладу , то те строки "когда состав на скользком склоне/вдруг изогнулся страшным креном/когда состав на скользком склоне/от рельс колёса оторвал" сразу вызвали в памяти описание гибели Фойла.

И потом "Нечеловеческая сила/в одной давильне всех калеча/нечеловеческая сила земное сбросила с земли/и никого не защитила
вдали обещанная встреча" и как последнее , о чём успел подумать Денис...что станет с Мери.

Мне теперь кажется , что и роман , и действительное происшествие навеяли Кочеткову его стихи.

Стихи, и лирика и проза
Удел младых, как утренняяя роза
А нам старпёрам-пердунам
Кефир, виагра и 100 грам

Старпёрство душ-нам чуждо это,
Пока живёт душа поэта,
Пока цветёт задора мощь
Ты эту песню не убьёшь!

Да, да... леса и тополя
Душа, как тонкая струна
Задор, рассвет, восторг, интрига
Всё то зачитанная книга

Реальность, это холодильник
В нём килька, огурец и блинчик
И запотевший там пузырь
Вот это да. Вот это жизнь!

Вот это жизнь? Кому какая,
По мне так далека от рая.
Где буйство страсти и любви?
Где пряность утренней зари?

Возможно это вдруг настанет,
Но не года тому виной.
Ведь кто то и в 60 летает,
А кто то в 20 весь смурной.

Так пусть горит и пламенеет
Там где ещё сочится свет-
Та жизнь что редко просто тлеет
Под огурец и под обед.

Ну что сказать тебе на это?
Мы потускневшая монета
Хотя есть в мире те кто в раз
Мир приукрасил в сотни раз

Я ж старый, толстый, глупый циник
Беру от жизни то что есть
И не ломать мне больше целок
Не есть гранд велас на обед

Зато могу себе позволить
Вдыхая грудью на ходу
Беляшку осушить до дону
И закусить ей колбасу

Могу на трейне прокатиться
Могу пердеть на весь вагон
Но да, я не могу влюбиться
А ну их нафиг этих жён

Нет ни машины, ни квартиры
Ни денег, ни плотских утех
И пузо поперёк штанины
Но я свободный человек

Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы её закон,
Её начало,
И повторял её имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внёс дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.

Б. Пастернак

Ещё и холоден, и сыр
Февральский воздух, но над садом
Уж смотрит небо ясным взглядом,
И молодеет божий мир.

Прозрачно-бледный, как весной,
Слезится снег недавней стужи,
А с неба на кусты и лужи
Ложится отблеск голубой.

Не налюбуюсь, как сквозят
Деревья в лоне небосклона,
И сладко слушать у балкона,
Как снегири в кустах звенят.

Нет, не пейзаж влечёт меня,
Не краски жадный взор подметит,
А то, что в этих красках светит:
Любовь и радость бытия.

Она повсюду разлита, -
В лазури неба, в птичьем пеньи,
В снегах и вешнем дуновеньи, -
Она везде, где красота.

И, упиваясь красотой,
Лишь в ней дыша полней и шире,
Я знаю, - всё живое в мире
Живёт в одной любви со мной.

И. Бунин

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.


Борис Пастернак — Зимняя ночь (Свеча горела на столе)

Ты запрокидываешь голову —
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Позвякивая карбованцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
Чьи руки бережные трогали
Твои ресницы, красота,
Когда, и как, и кем, и много ли
Целованы твои уста —
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол сию мечту.
В тебе божественного мальчика, —
Десятилетнего я чту.
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади —
Видавшей отроков-царей...
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти...
— Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник — прости!

Марина Цветаева,
18 февраля 1916

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

Борис Пастернак — Февраль, Достать чернил и плакать, 1912

Всё было до меня: десятилетья
того, что счастьем называем мы.
Цвели деревья,
вырастали дети,
чередовались степи и холмы,
за ветровым стеклом рождались зори
очередного праздничного дня, —
был ветер,
берег,
дуб у лукоморья,
пир у друзей, —
все это без меня.
Моря и реки шли тебе навстречу,
ручной жар-птицей
в руки жизнь плыла…
А я плутала далеко-далече,
а я тогда и ни к чему была.
Ты без меня сквозь годы пробивался,
запутывался и сплеча рубил,
старался, добивался, любовался,
отпировал, отплакал, отлюбил…
Ты отдал все, что мог, любимой ради,
а я? —
всего глоток воды на дне,
сто скудных грамм в блокадном Ленинграде.
Завидуйте,
все любящие,
мне!

Вероника Тушнова

Стоит над городом закат кровавый
В нём отразились все эпохи небытия
И ты глядя на этот ужас мирозданья
Молишь о том, что разум посильнее алтаря

С годами кажется, что нас пророк покинул
Что в бездну мы летим как темень в свет
И следующее поколение Бог окликнул
Не обещав дать нужный паритет

О, Боже, что же мы оставим?
Не подготовленным к сему костру
Дай Бог мы всё же гидру обезглавим
И осветим им путь к блаженному добру

Ах, если бы в нашем мире
Не пряталась в тучи луна,
Не облетали вишни!
Тогда б я спокойно жил,
Без этой вечной тревоги…

 Сайгё

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне...
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

И. Бунин

Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза, —
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена
Истомой — сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.

Немного красного вина,
Немного солнечного мая —
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.

О. Мандельштам

Еще не осень — так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой —
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись «Осторожно, листопад!»,
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать, будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит — ШОПЕН, СОНАТА № 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже — в полной тишине.

Юрий Левитанский

Превратиться в мелкий дождик,
зарядить на много дней...
И на город толстокожий
тихо падать меж огней.
Или трогать гриву леса,
еле листья шевеля,
или нежностью небесной
гладить сонные поля.
Слиться с речкой безымянной,
целовать людей...
Устать.
А затем в рассвет туманный
поредеть
и перестать.

Г. Горбовский

Мне б хотелось измениться
Превратиться в коноплю
В самого в себя влюбиться
И скурить себя в труху
Побродить в ночи средь улиц
Чёртиков ловя в огнях
Звёзд набрать и улыбнуться
Млечный путь поймав кряхтя
На скамейке в сентрал парке
Растянуться и уснуть
И храпя всю ночь прилюдно
Свежим вересом вздохнуть
По утру разинув очи
И отведав белены
Слиться с тучкой безымянной
Приспустив на ней штаны
Отменив прогноз погоды
Солнце взять на абордаж
Застолбиться в небосводе
И летать, летать, летать

Kurpa